посмотри на меня – не узнаешь,
Я всё чувствую разумом волчьим
я могу себя сжечь, я могу ещё больше – оо!
Содержание
...Ad noctum (Эмиль Верхарн)
«Как Поэт ты паришь под грозой, в урагане,
Недоступный для стрел, непокорный судьбе,
Но ходить по земле среди свиста и брани
Исполинские крылья мешают тебе».
О, вечера, распятые на склонах небосвода,
Над алым зеркалом дымящихся болот...
Их язв страстная кровь среди стоячих вод
Сочится каплями во тьму земного лона.
О, вечера, распятые над зеркалом болот...
О, пастыри равнин! Зачем во мгле вечерней
Вы кличите стада на светлый водопой?
Уж в небо смерть взошла тяжелою стопой...
Вот... в свитках пламени... в венце багряных терпий
Голгофы – черные над черною землей!..
Вот вечера, распятые над черными крестами,
Туда несите месть, отчаянье и гнет...
Прошла пора надежд... Источник чистых вод
Уже кровавится червонными струями...
Уж вечера распятые закрыли небосвод...
...Повешенным (Франсуа Вийон)
«О небо! чёрный свод, стена глухого склепа,
О шутовской плафон, разубранный нелепо,
Где под ногой шутов от века кровь текла,
Гроза развратника, прибежище монаха!
Ты – крышка чёрная гиганского котла,
Где человечество горит, как груда праха!»
Сечет нас ночью дождь по черепам
И солнце зноем обжигает днем,
Сороки очи выклевали нам,
И нас качает взад-вперед ветрами.
И мы висим на рели вшестером,
Плоть отпадает от костей кусками,
Кружится воронье над головами...
Творец, Владыка, правящий мирами,
Не дай, чтобы в аду терзало пламя...
За грешников восчувствуйте тревогу,
О люди, исходящие слезами...
И в милосердии молите Сына Бога!
...Dead poets (Шарль Бодлер)
Чтоб, раз вкусив твоих веселий,
Вёсны, осени, зимы, и грязь, и хандра,
Усыпительно скучные дни, вечера, –
Я люблю, когда мгла наползает сырая,
Влажным саваном сердце и мозг обнимая.
Там, на мёртвых равнинах, где свищут ветра,
Где вращаются в долгой ночи флюгера,
Тёмный дух мой, бегущий от радостей мая,
Вновь воспрянет, вороньи крыла расправляя.
Что для сердца, подобного гробу, милей,
Чем, проснувшись под инеем, видеть всё ту же
Наших стран королеву, предвестницу стужи, –
Эту бледную мглу над безлюдьем полей.
...Вдвоём под рыданья метели (Шарль Бодлер)
«Бессонница. Часть женщины. Стекло
Полно рептилий, рвущихся наружу.
Безумье дня по мозжечку стекло
в затылок, где образовало лужу.
Чуть шевельнись, и ощутит нутро,
И медленно выводит: «Ненавижу»
Извилина. Часть женщины в помаде
Вслух запускает длинные слова,
Как пятерню в завшивленные пряди
На простыне, как Зодиака знак».
Я люблю тебя так, как ночной небосвод...
Мой рассудок тебя никогда не поймёт,
О, печали сосуд, о, загадка немая!
Я люблю тем сильней, что, как дым ускользая
И дразня меня странной своей немотой,
Разверзаешь ты пропасть меж небом и мной.
И в атаку бросаюсь я, жаден и груб,
Как ватага червей на бесчувственный труп.
О, жестокая тварь! Красотою твоей
Я пленяюсь тем больше, чем ты холодней.
...Снежная маска (Александр Блок)
В глубоких сумерках собора
Прочитан мною свиток твой;
Твой голос – только стон из хора,
Стон протяженный и глухой.
Твои стенанья и мученья,
Твоя тоска – что мне до них?
Ты – только смутное виденье
Миров далеких и глухих.
И испытать тебя мне надо;
Их много, ищущих меня,
Неповторяемого взгляда,
Неугасимого огня.
И вот тебе ответный свиток
На том же месте, на стене,
За то, что много страстных пыток
Узнал ты на пути ко мне.
Кто я, ты долго не узнаешь,
Ночами глаз ты не сомкнешь,
Ты, может быть, как воск, истаешь,
Ты смертью, может быть, умрешь.
И если отдаленным эхом
Ко мне дойдет твой вздох «люблю»,
Я громовым холодным смехом
Тебя, как плетью, опалю!
...Судьбою предназначен к пытке (Александр Блок)
«Внезапный взблеск – и ночь – убийца красоты.
Твои глаза на миг мне призрак жизни дали.
Увижу ль где-нибудь я вновь твои черты?
Здесь или только там, в потусторонней дали?
Не знала ты, кто я, не ведаю, кто ты,
Но я б тебя любил – мы оба это знали».
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка,
И шляпа с траурными перьями,
И в кольцах узкая рука.
И странной близостью закованный,
Смотрю за темную вуаль,
И вижу берег очарованный
И очарованную даль.
Где буйно заметает вьюга
До крыши – утлое жилье,
И девушка на злого друга
Под снегом точит лезвее.
...Мертвец (Эмиль Верхарн)
«Там, в Париже, смех блудницы,
В стенах сумрачной больницы...
С насмешкой над моей гордынею бесплодной
Мне некто предсказал, державший меч в руке:
Ничтожество с душой пустою и холодной,
Ты будешь прошлое оплакивать в тоске.
В тебе прокиснет кровь твоих отцов и дедов,
Стать сильным, как они, тебе не суждено;
На жизнь, ее скорбей и счастья не изведав,
Ты будешь, как больной, смотреть через окно.
И кожа ссохнется, и мышцы ослабеют,
И скука въестся в плоть, желания губя,
И в черепе твоем мечты окостенеют,
И ужас из зеркал посмотрит на тебя.
Себя преодолеть! Когда б ты мог! Но, ленью
Расслаблен, стариком ты станешь с юных лет;
Чужое и свое, двойное утомленье
Нальет свинцом твой мозг и размягчит скелет.
Заплещет вещее и блещущее знамя, –
О, если бы оно и над тобой взвилось! –
Увы! Ты истощишь свой дух над письменами,
Их смысл утерянный толкуя вкривь и вкось.
Ты будешь одинок! – в оцепененье дремы
Прикован будет твой потусторонний взгляд
К минувшей юности, – и радостные громы
Далеко в стороне победно прогремят!
...И исполин (Шарль Бодлер)
«Не я и не другой – ему народ родной –
Художник, береги и охраняй бойца:
Лес человечества за ним поёт, густея,
Само грядущее – дружина мудреца
И слушает его всё чаще, всё смелее.
Он свесился с трибуны, как с горы,
В бугры голов. Должник сильнее иска.
Могучие глаза решительно добры,
Густая бровь кому-то светит близко...
Глазами короля раздвинута гора
Как море без морщин, как завтра из вчера –
До солнца борозды от плуга исполина».
Я словно царь страны, где дождь извечно льёт.
Он слаб, хоть всемогущ, он стар, хоть безбород.
Ему наскучили слова придворной лести.
Он среди псов хандрит, как средь двуногих бестий.
Его не веселят ни звонкий рог в лесах,
Ни всенародный мор, ни вид кровавых плах,
Ни дерзкого шута насмешливое слово, –
Ничто не радует властителя больного.
Он спит меж лилий, гроб в постель преобразив,
И дамы (а для дам любой король красив)
Не могут никаким бесстыдством туалета
Привлечь внимание ходячего скелета.
Мог делать золото придворный астролог,
Но эту порчу снять с владыки он не мог.
И ванна с кровью – та, что по заветам Рима
Любым властителем на склоне лет любима,
Не согревает жил, где крови нет следа,
И только Леты спит зелёная вода.
...Дождя Вечной Тоски (Эмиль Верхарн)
«Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Как подкову, кует за указом указ –
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него – то малина
В одеждах цветом точно яд и гной
Влачится мертвый разум мой
По Темзе.
Чугунные мосты, где мчатся поезда,
Бросая в небо гул упорный,
И неподвижные суда
Его покрыли тенью черной.
И с красной башни циферблат,
Где стрелки больше не скользят,
Глаз не отводит от лица
Чудовищного мертвеца.
Он умер оттого, что слишком много знал,
Что, в исступленье, изваять мечтал
На цоколе из черного гранита
Для каждой вещи лик причины скрытой.
Он умер, тайно восприяв
Сок познавательных отрав.
Он умер, пораженный бредом,
Стремясь к величьям и победам,
Он навсегда угас в тот миг,
Когда вскипел закат кровавый
И над его главой возник
Орлом парящим призрак славы.
Не в силах более снести
Жар и тоску смятенной воли –
Он сам себя убил в пути,
В цепях невыносимой боли.
Вдоль черных стен, где прячется завод,
Где молотов раскат железный
Крутую молнию кует,
Влачится он над похоронной бездной.
Вот молы, фабрик алтари,
И молы вновь, и фонари, –
Прядут, медлительные пряхи,
Сияний золото в тоске и страхе.
Вот камня вечная печаль,
Форты домов в уборе черном;
Закатным взглядом, скучным и покорным,
Их окна смотрят в сумрачную даль.
Вот верфи скорби на закате,
Приют разбитых кораблей,
Что чертятся скрещеньем мачт и рей
На небе пламенных распятий.
В опалах мертвых, что златит и жжет
Вулкан заката, в пурпуре и пемзе,
Умерший разум мой плывет
По Темзе.
Плывет на волю мглы, в закат,
В тенях багряных и в туманах,
Туда, где плещет крыльями набат
В гранит и мрамор башен рдяных, –
И город жизни тает позади
С неутоленной жаждою в груди.
Покорный неизвестной силе,
Влачится труп уснуть в вечеровой могиле,
Плывет туда, где волн огромных рев,
Где бездна беспредельная зияет
И без возврата поглощает
Всех мертвецов.
...Перерождение (Даниил Серебряный)
«Вот Лондон, о душа, весь медный и чугунный,
Где в мастерских визжит под сотней жал металл,
Откуда паруса уходят в мрак бурунный,
В игру случайностей, на волю бурь и скал.
Вокзалы в копоти, где газ роняет слезы –
Свой сплин серебряный – на молнии путей,
Где ящерами скук зевают паровозы,
Под звон Вестминстера срываясь в глубь ночей.
И доки черные; и фонарей их пламя
(То веретена мойр в реке отражены);
И трупы всплывшие, венчанные цветами
Гнилой воды, где луч дрожит в прыжках волны;
И шали мокрые, и жесты женщин пьяных;
И алкоголя вопль в рекламах золотых;
И вдруг, среди толпы, смерть восстает в туманах...
Вот Лондон, о душа, ревущий в снах твоих!».
Камлание туманных клык
Туманным Альбионом
Мелькание столь бледных тел
Страдание
И сипло стоном
Из грУди, где сердец
Не бьётся, не страдает
Лишь на губах багрец,
На коже снег не тает
Клыков не отражается
В туманном серебре
Лишь он
Один
Сражается
С самим собою
В декабре
Безумье дЕтей нОчи
Сим душою не вольна
Его Любовь, но Верою
Душа распятая сильна
И серою рубахой –
Пепелищем льна
Грозит Распятому
Безумьем
Планетарная война
Он мечется, и зверя
Естество
В его клыках горит
И если песня Люцифера
Двери в душу отворит,
Прольются слёзы Матери,
Сим Путник сострадает,
Влача свой крест
На гати ли,
В пустыне,
Где под Солнцем стает
Лёд сердца падших
И заблудших агнцев лесов
У стрел увядших
Этой жизнею весов
Меж сизых фонарей
Змеёю вечер вьётся
А сизый дым
Кровавого разврата
Над землёю льётся
Он страшным волком,
Щёлкая зеркальными зубами
Беснуется,
Переплетаясь с чесноком,
Клубится меж домами,
Пугает всё живое
Клювом хищной птицы,
В ковчеге призрачного Ноя,
В запахе корицы
Сокрытый до поры
Под слоем сонной ваты
Меж смертию кровИ,
Средь вен голубоватых.
Сломать клыки...
Но ужас вырастает вновь
Кровавым призраком,
Затмивший вешнюю Любовь
Среди оживших мертвецов
И ледяного дёрна
Его забытое лицо...
Забытая валторна...
Надсадный крик
И вековое естество
Мертвец к земле приник,
Где вековое колдовство
Прощальный танец
В багреце
С Любимою...
В лице
Вампира с естеством
Пробила пылью дрожь.
Как в час последний
Богу душу отдаёшь
И судорога света
Снег и ветер из долин
Забытых
Образ Сэта
Тает...
Миг...
Сирин,
Архангел, Феникс
На голову бледно-синих жил
Своё крыло
На бледное чело
Благословеньем возложил
Порывы ветра,
Снежные пушинки
Прожигают существо
Забытого,
Вновь возрождая
Крыльями
Забытого
Его.
Восстал,
Вновь возродился ангел,
Свет и тьма
Вампир переродился
Встаёт,
Глядит вокруг,
Не понимая ничего
Снежинка тает
На груди его.
Прогнившим тленом
Плащ с его груди
Спадает,
А он протягивает
К небу руки,
На колени опадает.
И капли горячи,
Они
Мирроточащей лирой
Текут из грустных глаз
Блаженного,
Перерождённого вампира.
