* * *
Когда былых миров оранжевые зори*
Заронят узкий луч на небеса стиха,
Я вижу – где? когда? – на ровном плоскогорьи
Моря лилового, как плащ старинный, мха.
Два солнца пристальных сменялось надо мною,
И ни одно из них затмиться не могло:
Как ласка матери сияло голубое,
Ярко-оранжевое – ранило и жгло.
Когда лазурный шар, грустя прощальной славой,
Сходил на мягкий шёлк лилового плаща –
Пронзительный восход, кровавый, рыжий, ржавый,
Я ждал в смятении, молясь и трепеща.
Тот мир угас давно – бесплодный, странный, голый...
Кругом – Земля в цвету, но и в земной глуши
Не гаснут до сих пор два древних ореола**
Непримиримых солнц на небесах души.
1935
=========================================================================
* "Когда былых миров оранжевые зори..." Друг Андреева В. М. Василенко
(1905-1991), отличавшийся замечательной, не ослабевшей и в старости
памятью, в письме к Б.Н. Романову от 23 августа 1988 г. вспоминал: "...я
проводил часы многие годы, слушая его стихи, читая свои, восхищаясь его
романтическо-поэтическими "воспоминаниями" о его жизни в двух иных мирах,
где было несколько солнц (изумрудное, синее, такое, как наше) и были
удивительные утра, и дни, и вечера, особенно, когда эти солнца
встречались утром и вечером; расходясь – тоже; жизнь там была счастливая
- без войн, без злодеяний, все любили искусство, поэзию, не было страшных
городов-спрутов, городов-чудовищ... Он, Данечка, был всегда влюблён в
ослепительно прекрасных девушек, мечтательниц; в одну художницу, писавшую
зори и вечера, когда два солнца встречались и расходились. Он очень ярко
это описывал и говорил, что он помнит (цитирую на память): "Голубое
солнце неохотно уступало место золотому, и мы (с нею) замирали в
восторге, глядя, как голубые и золотые потоки света смешивались, голубые
ослабевали, гасли, а золото заполняло все мягким сиянием, очень были,
Витя (это мне), красивы печальные кипарисы, – они там тоже были, – это
дерево, Витя, есть и на других планетах, – они голубели, а потом
растворялись в золоте и казались вылитыми из золота; ветра по утрам не
было; они были неподвижны; золотом заливались – до дна – озера, – их мы
видели с холма, где встречал я с моей возлюбленной восход, – и я слушал,
как она произносила стихи... "Скажи, Даня, а ты помнишь эти стихи?" –
наивно спрашивал я. "Нет, конечно, – отвечал Андреев, – но я помню, что
они возвышенны и прекрасны".
** В АС вариант: "Не меркнут никогда живые ореолы".
=========================================================================
ДИКИЙ БЕРЕГ. Триптих
1
Помню: широкие губы,
Раскалённый песок
дней,
Подошвы, как рог,
грубые
От касанья гневных камней;
Ропот никнущего камыша
Под бурями первоначальными;
Мать и дед мой – у шалаша,
Под шумными – над головой – пальмами;
С тигром, с вепрем – лихой игры
Первобытное молодечество...
Это – предков моих костры,
Дикое моё младенчество.
2
Я возвращался с долгой ловитвы
С тушею кабана на спине;
Воля преследованья и битвы
Всё ещё клокотала во мне.
Веяли мощные воды Меконга
Свежестью
у песчаных излук,
И солнце гудело вечерним гонгом,
Падая за голубоватый бамбук.
На повороте крутого плёса
Ты мне открылась: смугла, гибка,
Влажные от омовенья косы,
Жёлтая лилия у виска...
Выронили руки тушу и стрелы.
Я видел грудь и белый оскал...
И я, как охотник, настиг твоё тело
На каменистом песке, у скал.
И скоро в ночь унесла река
Жёлтый огонь твоего цветка.
3
Привычные, как старый амулет,
Влачились будни монотонных лет.
Всё реже страсть, когда вечерний дым
Над очагами таял, синь и хмур,
Бросала нас желаньем молодым
На ложе жёсткое кабаньих шкур.
И друг от друга тайну не тая,
Мы оба старились – и ты, и я.
Луну и солнца золотой дракон,
Грозу и тучи – всё двоил Меконг
И мчал к закату, пенясь и крутясь,
Упавших пальм растерзанную вязь.
В водоворот его – всё реже, реже
Забрасывал я тягостные мрежи.
Мы старились. И только ввечеру
Садились снова к общему костру –
Молчать... смотреть, как пляшут наши внуки
И девушки, закинув руки.
За самой юной, самой стройной, круг
Горящих глаз следил – и мы следили...
Когда же, к ночи, всё забыв, наш внук
Её венчал венком из жёлтых лилий –
Мы новый сумрак, мудрый мрак печали
В глазах друг друга в этот час встречали.
1935
* * *
Тоскуя по древне-забытому краю,
Где петли блужданий моих пролегли,
Я долго по Атласу Мира гадаю,
По стёртым чертам терпеливой земли.
В названиях рек, городов, плоскогорий
Невнятные отзвуки тайны ловлю –
Ту древнюю тайну блаженства и горя,
Что знал, но не знаю, – забыл, но люблю.
Но дремлют блаженные архипелаги,
И заросли кроют истоки времен,
Руины империй в бушующей влаге
Вкушают никем не тревожимый сон.
И только порой нарастает – не слово,
Но странный, знакомый, возлюбленный звук:
Как будто из смутных туманов былого
Ко мне простираются тысячи рук –
Счастливых, как молодость, гордых, как лавры,
Трепещущих, как рождаемый стих...
Я вспомнил, я знаю. Так били в литавры
На каждой заре у ворот городских.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
1937
ИЗ ДНЕВНИКА
Но Запад прав: мы – дикари, мы – дети.
Страсть к жизни, жар, безудерж молодой
Чуженародной мудростью столетий
Чуть скованы... Сверкающей уздой
Науки, чисел, вер, идей заёмных
Как покорить неизжитую страсть,
Что нас влечёт, всё забывая, пасть
К земле, и плыть в её объятьях тёмных?
И европеец в чинном пиджаке,
До самых глаз затянутый приличьем,
На палубе под вольным гамом птичьим
Плывущий по тропической реке
Вдоль деревень, где злой и полнокровный
Зной гонит пот по бронзовым телам –
Он нам противен, как скопец духовный,
Как биржевик, вступающий во храм.
Мы молоды. И, выходя в дорогу
К кострам у неисхоженной тропы,
Берём с собой лишь сухарей немного,
Соль, сахар, чай да пригоршню крупы.
Ведь в реках плавных – рыба в изобильи
И ягод полны добрые леса.
Мы не храним от ветра волоса,
Подошв – от ласк росы, песков и пыли,
И солнце-друг веселым острием
Щекочет нас сквозь рваную рубаху:
Ведь ничего нет драгоценней праха
Родной земли и воздуха её!
Но яд, порой, тревожней и древнее
У нас в крови шевелит южный зной,
И знает тело, понимать не смея,
Как сладко пахнет дикий перегной;
На дне веков таимый корень рода
В тот миг оно в стихиях узнает,
Когда не знал ни Бога, ни народа
Наш праотец – один во мгле болот;
Когда, гонясь за бурошёрстным вепрем,
Упругий, быстрый, хищный и нагой,
Он гибко полз, и мягок под ногой
Был прах земли по жирно-влажным дебрям.
А вечером, когда, за клубом клуб,
Под шорох вай с трясин ползли туманы –
Сложив костёр, он вверх, как обезьяна,
Вскарабкивался на широкий дуб.
Там, с женщиной и с черноглазым сыном,
В лиановом дремал он гамаке,
Пока слоны трубили по долинам
И едкой кровью пахло на реке.
Кто колебал трепещущие кроны?
Что слышал он в те ночи на весу?..
Опустевали чьи-то – в тучах – троны,
Огромный шаг кровь леденил в лесу,
Смолкал сам тигр, в кострах чернели угли,
В ночных затонах лотос расцветал,
Когда весь мир, как храмовый портал,
Встречал, склонясь, Хранительницу Джунглей.
Не оттого ль вершин широкий шум
И в ясный день, и в полночь, и в ненастье
С такой тоской, с такою странной страстью
Мы слушаем, без речи и без дум?
Забудь, мой друг! Ни вепрь, ни тигр, ни кобра
Не зашуршат у мирного костра,
А те, чья власть листву колеблет – добры,
Как чуткая и нежная сестра.
1936
МАДЛЕНСКИЕ ПЕЩЕРЫ*
Когда обезьяноподобные люди
На сумрачном дне незапамятных рас
Вычерчивали на каменной груде
Свой первый, звериный иконостас, –
Они укрывались от зимних туманов
В подземный, потоком размытый портал,
И гул первобытных глухих барабанов
Из тьмы недоступных пещер рокотал.
И капало сало, дымились светильни
Пред ликами мамонтов и медведей,
Чтоб стала охота на зверя обильней,
Чтоб сам приходил он в руки людей.
Глубь гротов в мерцании чадном тонула,
Блестели широкие скулы в поту,
И в медленном уханьи тяжкого гула
Плясали они, становясь на пяту.
Да не ужаснётся, кто позднего века
Дворцы оставляя, на страшное дно
Сойдёт, чтоб увидеть зарю человека –
Культур загудевшее веретено.
Ведь пламя в лампадах паникадильных,
Ласкающих ангельский иконостас,
Затеплено от первобытной светильни
На сумрачном дне незапамятных рас**.
1934
=========================================================================
* Мадленские пещеры – по пещере Ла-Мадлен (Франция) мадленской
называется позднепалеолитическая эпоха раннего первобытнообщинного строя
в Европе.
** В АС вариант: "В пещерном дыму незапамятных рас".
=========================================================================
ЯЗЫК ЛЮБВИ
Язык любви из мягких звуков соткан:
За нежным "эль" задумчивое "эм";
Он ласково качается, как лодка,
То говорлив, то робко полунем.
Последыши могучих поколений,
Мы помним ли, что был другой язык?
Его ковал первонародный гений
Тяжёлых царств, героев и владык.
Он рокотал, как медь на поле бранном,
Как гул квадриг, несущихся в карьер;
В нём твёрдость "дэ" сменялась "гэ" гортанным,
С суровым "у" чередовалось "эр".
Рождалась страсть не голубым угаром,
Не шёпотом полураскрытых губ.
Она сходила громовым ударом,
Как молния в широколистный дуб.
Столкнув двоих, горячих, темнокудрых,
Кипела вширь – разлив без берегов,
Не требуя благословенья мудрых,
Не спрашивая милости богов.
Молву жрецов, обычай рода, славу,
Суд человеческий, закон, позор,
Она сметала на пути, как лава,
Низринувшаяся по кручам гор.
Теперь язык из нежных звуков соткан.
В нём тишина и гладкая лазурь,
И плавно он качается, как лодка,
Давно забыв свободу древних бурь.
1935
* * *
Люди любили не нашей любовью,
Страстью не той:
Мощной волной их клонил к изголовью*
Мрак золотой.
Сквозь поколения нас породила
Древняя плоть.
Есть её час. Её рок. Её силу
Не побороть.
Поздних потомков тревожат призывы
Сгинувших рас...
Вспомни: удушливый вечер, обрывы
Красных террас;
В прорезь ворот – лиловатые горы,
Топи... Туман...
В ближнем святилище – хмурые хоры**
И барабан.
С кровли я видел, как, жриц суеверней,
В зное густом
Ты проходила по стогнам вечерним
В красный мой дом***.
Ты приближалась, как чёрные волны,
Тканью звеня,
Будто сама первозданная полночь
Шла на меня.
Шла, чтобы вновь колдовать под двурогой,
Гневной луной,
Мчаться всё ниже звенящей дорогой
Только со мной...
Эти стихи – лишь намёк, только веха****,
Сумрачный знак,
Твёрдый язык охлаждённого века
Точен и наг;
Слепо распнёт он на числах железных
Сказку мою –
Повесть о незапамятных безднах
В лунном раю.
Но уходя по излучине синей
В солнечный край,
Царств, усыплённых дремучей пустыней,
Не забывай*****.
1933
=========================================================================
* В АС вариант: "Медленно их преклонял к изголовью// Омрак густой".
** В АС вариант: "Тут в стороне – однотонные хоры"
*** В АС вариант: В спящий мой дом.
**** В АС вариант: Ты поняла – этот образ – лишь веха,// Горестный
знак.
***** В АС вариант: Не пробуждай.
=========================================================================
* * *
Ослепительным ветром мая
Пробуждённый, зашумел стан:
Мы сходили от Гималая
На волнующийся Индостан.
С этих дней началось новое, –
Жизнь, тебя ли познал я там?
Как ребёнка первое слово
Ты прильнула к моим устам.
Всё цвело, – джунгли редели,
И над сизым морем холмов
Гонги вражьих племён гудели
В розоватой мгле городов.
Но я умер. Я менял лики,
Дни быванья, а не бытиё,
И, как севера снег тихий,
Побледнело лицо моё.
Шли столетья. В тумане сиром
Я рождался и отцветал
На безмолвных снегах России*,
На финляндском граните скал.
Только родины первоначальной
Облик в сердце не выжечь мне
Здесь, под дней перезвон печальный,
В этой сумеречной стране.
1931
=========================================================================
* В АС вариант: "На железных снегах России,// На бесплодных вершинах
скал."
=========================================================================
В МУЗЕЕ
В сизую оттепель, в сумерках, по нескончаемым залам,
Фрески минуя и мрамор, я в забытьи проходил.
Как я любил эти лики!.. Каждый из них рассказал мне
Повесть о счастье и горе храмов, дворцов и могил.
Запах – старинный, знакомый – остановил меня, данью
Вечно-забытому... В памяти вспыхнула древняя боль,
И поднялась, и метнулась к каменному изваянью
На распустившемся лотосе, – без позолоты, – как смоль.
Это сиял Совершенный: с тихою полуулыбкой,
С полуопущенным взором, в тонком венце бодисатв, –
Что он провидел, Возвышенный, в мареве времени зыбком?
Пряжу ли кармы? Иль сроки мудрых посевов и жатв?
Каждого благословлял он полураскрытой ладонью,
С благоуханного лика веял внемирный покой...
Бронза его сохранила храмовые благовонья,
Втёртые в темное тело благочестивой рукой.
Никнуть бы благоговейно к этой ладони печальной,
Столько веков обращённой в многострадальную тьму...
И закачались над нами образы родины дальной,
Нами одними услышанные, не внятные никому.
1933
* * *
По вечерам, по чистым вечерам
Полна душа тоской неутолимой:
Тебе одной хрустальный стих отдам,
В суровой тишине гранимый.
Вступает ночь сообщницей благой,
От суеты мою печаль отъемля...
Во сне – лишь ты: под солнцем нет другой,
С тех пор, как я пришёл на землю.
Как узким отблеском – жильцы тюрьмы,
Как люди в храмах – благодатным хлебом,
Навек друг другу причастились мы
Давно, – нет, не под этим небом.
Пусть вещий сон, раздвинув камыши
И ветви наклонённые забвенья,
Рекою мирной мчит ладью души
Назад, назад, за грань рожденья.
Уже я слышу, как вдали поют
Лишь нам двоим знакомые верховья,
Где ты согрела жизнь и смерть мою
Неистощимою любовью.
Не помню имени. Не помню гор,
Лесов, морей в утраченной отчизне,
И дух хранит лишь твой лучистый взор,
Твои глаза на утре жизни.
ИЗ ДНЕВНИКА
...И вот упало вновь на милую тетрадь
От лампы голубой бесстрастное сиянье...
Ты, ночь бессонная! На что мне променять
Твоё томленье и очарованье?
Один опять. В шкафах – нагроможденье книг,
Спокойных, как мудрец, как узурпатор, гордых:
Короны древних царств роняли луч на них,
И дышит ритм морей в их сумрачных аккордах.
Но их широких чаш ещё струится вверх
Поблёкший аромат былых тысячелетий,
Как старое вино перебродивших вер,
Когда-то полных сил и радостных, как [ветер].
Мемфис, Микены, Ур, Альгамбра, Вавилон –
Гармония времён в их бронзе мне звучала,
Томленье терпкое мой дух влекло, вело,
По стёртым плитам их – к небесному причалу.
Сегодняшнюю ночь иной стране отдам –
Востоку дерзкому, возлюбленной отчизне,
Уйду на Ганг – по мудрым городам,
В истоках дней искать истоков жизни.
...И в смутный сон, где веют вайи,
Мечтой я властно погружён...
Над сонным сердцем, в пальцах майи,
Жужжит веретено времён.
На месте гор – желтеют мели...
И в дней обратных череду
Я вспять от гроба к колыбели
Прозревшим странником иду.
И вновь я застаю цветенье
Давно отцветших лепестков,
Благоухание веков –
Неизъяснимое волненье, –
Смертей, рождений лабиринт,
Моря, равнины и отроги...
И на восток, за жёлтый Инд,
Ложится пыль моей дороги.
1934
* * *
Индия! Таинственное имя*,
Древнее, как путь мой по вселенной!
Радуга тоскующего сердца,
Образы, упорные, как память...
Рассказать ли? – Люди не поверят,
Намекнуть ли? – Не поймут ни слова,
Упрекнут за тёмное пристрастье,
За непобедимое виденье.
Прикоснусь ли нищею рукою
К праху светлому дорог священных,
Поклонюсь ли, где меня впервые
Мать-земля из мрака породила?
1931
=========================================================================
* В этом стихотворении, как и в ряде других, Андреев рассказывает о
своей первой жизни в Индии. В. М. Василенко вспоминал: "Даня говорил и о
жизни своей на земле в Индии: он был воином, она жрицей храма, и свою
любовь он и она скрывали. Было это в давние времена, он подчёркивал –
"когда складывались стихи "Рамаяны" ". (Письмо к Б. Н. Романову от 23
августа 1988 г.) См. также стихотворение "Отрывок" и РМ.
=========================================================================
* * *
На орлиных высотах Непала,
Как цветок в снеговом хрустале,
Вся в заоблачных снах, увядала
Моя прежняя жизнь на земле.
Дольний мир, как отраву, отринув,
Собеседник седых ледников,
Принимал я от строгих браминов
Воду смерти – мудрость веков.
Праздно билась о горные стены
И, отхлынув, терялась вдали
Индостана народная пена,
Трубы войн, рокотанье земли.
Как гробница, короною белой
Надо мной возносился Непал,
Стыло сердце, душа леденела,
И блаженный покой наступал.
И я ждал в утихавшей печали,
Что кровавое сердце моё
Растворит непреклонная Кали*
В безначальное небытие,
Что уж близок искомый веками
Лучший цвет её лучших гирлянд –
Этот режущий гранями камень,
Этот чёрный, как смоль, бриллиант.
1934
=========================================================================
* Кали – одно из имен Махадеви, олицетворяющей силы природы, жены
бога Шивы и его женской ипостаси.
=========================================================================
* * *
Бенарес! Негаснущая радуга
Нашим хмурым, горестным векам!
Преклоняю с гордостью и радостью
Чашу сердца к этим родникам.
Шумным полднем, в тихом пенье месяца,
Мча на гребнях жёлтые венки,
Омывает каменные лестницы
Колыханье праведной реки.
Входят тысячи в её дыхание,
Воздевают руки на заре,
Чтоб взглянуло Солнце мироздания
На сердца, подъятые горе.
Материнской Гангой успокоены,
Омывают дух свой от тревог
Нищие, купцы, брамины, воины,
Девушки с запястьями у ног.
Льётся злато в чашу благочестия,
И, придя со всех концов страны,
Бьют литавры, движутся процессии,
Праздничные шествуют слоны.
Вечной верой, подвигами прошлыми
Этот город нерушим и твёрд,
И босыми жаркими подошвами
Каждый камень уличный истерт.
Вечер. Благосклонное и важное,
Солнце опускается в туман,
Молкнут в храмах возгласы протяжные
И игра священных обезьян.
Над речной колеблющейся бездною
Чёрных крон застыли веера;
Льёт в их прорезь чаша неба звёздного
Водомёт живого серебра.
Кажется: идет Неизреченная
Через город радужным мостом...
Необъятный храм Её – вселенная.
Бенарес – лампада в храме том.
1934
ОТРЫВОК
...На берег вышла. Солнце тканью
Из света – стан ей облекло;
Над грудью влажно расцвело
Жасмина сонного дыханье,
И – обернулась... В первый раз
Забыл я снег и лёд в Непале,
И прямо в душу мне упали
Лучи огромных, тёмных глаз.
Я вздрогнул: там, под влагой чёрной
Индийских бархатных ночей,
Сиял цветок нерукотворный,
Как чаша золотых лучей.
Мерцала в этом детском взоре
Тысячелетняя тоска
Старинных царств, уснувших в море
Под золотым плащом песка;
Неуловимые для слуха,
В нем реки звёздные текли
Неизмеримых странствий духа
Ещё до солнца и земли...
Я видел путь наш в море мира,
Сквозь плещущие времена,
И звук, ликующий как лира,
Из сердца рос: – Она! Она!
1934
МИЛАРАЙБА*
Позади – горы, белый шёлк снега,
А внизу – пажить и луг зелёный.
Там, внизу, – селенье:
Там идет стадо,
Пастухи смеются,
Мычат яки,
И с одной чаши – к другой чаше
Перепархивают по цветам пчёлы.
– Голоса Времени, – друзья сердца!
Это – лишь узоры, пёстрый шёлк Майи**,
Это – только тени моего сознанья,
Погружённого, навсегда слитно,
В Вечно-Сущее,
В глубину света...
– Голоса Времени, – плеск ручьёв жизни!
Зацвела Юность,
Как бутон мовы.
Я ушёл рано с белых гор Дзанга,
Я скитался долго по шумному миру,
Предаваясь страстям и бурям.
В городах – пели, трудились люди,
И купец в дороге понукал мулов...
– Голоса Времени! Игра Майи!
И в обитель скорбных я ушел, плача:
Бодисатв молил я, заклинал духов,
Духов злых и добрых,
Что в лесах и в реках,
И в порывах ветра снуют шумно...
И постиг ум мой:
Нет врагов у сердца,
Чей исток в небе, в Истинно-Сущем...
– Голоса Времени, – голоса братьев!
И теперь – только
Душистый ветер
Колыхает ветви над моей пещерой,
Да летят птицы,
Идут люди,
Прибегают волки вести беседу
О путях спасенья, о смысле жизни...
– Голоса Времени! Друзья сердца!
1935
=========================================================================
* В АС с заголовком "Из Миларайбы", подзаголовком "вариация" и
примечанием: "Буддийский поэт-отшельник, живший в IX веке в Тибете, одно
из замечательнейших лиц пантеона "Махаяны".
** Майя – в индийской религии и философии иллюзия мира, творимого
божеством; в русской поэзии начала века этот образ встречается у К. Д.
Бальмонта (стихотворение "Майя"), у Ф. К. Сологуба и других.
=========================================================================
СЕННААР*
Меж горьких трав в равнинах шелестел
Горячий ветр пустынного Аккада**,
Крепя орало, тёмный пахарь пел,
Нагой пастух гнал к водопою стадо.
Волы мычали. Медленно быки
Переступали по размытой глине,
Клубился пар над отмелью реки,
И уходил по травяной пустыне.
Когда же ввечеру волшебница Истар
Расплещет в сини дрожь змеящегося смеха,
Я молча прохожу, спокоен, мудр и стар,
По бурой площади утихшего Эрэха***.
Вечерних литургий ещё звучат везде****
Напевы хмурые; клубятся благовонья,
Жрецы поют, к пастушеской звезде
Молитвенно воздев ладони,
Ведут к закланью тесной чередой*****
Откормленных тельцов сквозь пенье и кажденье,
И обещают вновь воздвигнуть пред зарёй
Бесчисленные всесожженья.
Евфрат навстречу мне вздыхает, чуть звеня...
Пересекаю мост – вся ночь луной объята, –
И восхожу один по строгим ступеням
На белые, как сон, террасы зиккурата.
Равнина вся во мгле. Внизу двоит река
Созвездий и костров пастушьих трепетанье,
А здесь – от лунных струн в груди звенит тоска –
Небесной синевы старинное алканье.
1928
=========================================================================
* Сеннаар – одно из древних названий Вавилонии, употребляемое в
Библии.
** Аккад – здесь: область Южного Двуречья в Вавилонии. В АС вариант:
"Протяжный ветр широкого Аккада"
*** Эрек; Эрех – упоминаемый в Библии один из городов земли Сеннаар.
**** В АС вариант: "Вечерних литургий ещё звучит везде// Однообразный
гул, клубятся благовонья"
***** В АС вариант: "Проводят в капища послушной чередой"
=========================================================================
 |